Год некроманта. Ворон и ветвь - Дана Арнаутова

— Ну? — ласково предлагаю я. — Попробуем еще раз? Не хочешь ли сказать мне что-нибудь?

— Извинения, — шепчет он едва слышно. — Мои смиренные извинения, господин Боярышник. Я ничем не хотел оскорбить ваше достойное имя, произнеся его вслух.

А говорят, что не всех можно научить. Глупости. Всех! Вот этот — уже образец хороших манер. Я улыбаюсь. Кажется, зря. Глаза Вьюнка расширяются еще сильнее, в них мелькает паника.

— Посланнику светлой королевы Вереск мое уважение и привет, — отвечаю я. — Чего желает госпожа Звездных холмов?

Лежать на моем колене неудобно, хоть я и поставил его на злополучную корзину. Но он действительно гибкий и боится шевельнуться, только косится на нож, который никуда не делся от горла. Хороший мальчик. Послушный. Может, попросить его у Вереск в подарок? Или хоть на время. Верну живым, почти целым и гораздо умнее, чем взял.

— Светлая королева приглашает вас вернуться ко двору, господин мой. Она дарует вам покровительство и защиту от старых врагов, если вы принесете ей клятву верности.

Вереск сошла с ума? Посылать такое предложение с этим… вьюночком? Нет, здесь что-то другое.

— Светлая госпожа забыла, — говорю я медленно, чтобы до него дошло, — что меня изгнала не только королевская чета, но и совет Старейших. Ветви были сломаны, ствол сожжен и корни иссушены. Звёздные холмы закрыты для меня, и дорога туда — смерть либо безумие. Прошлого не вернуть. Да пребудет милость светлой королевы с иными рыцарями.

— Следует ли мне передать королеве отказ? — растерянно спрашивает он.

— Что тебе действительно следует сделать, так это сменить благовония, — советую я, рывком поднимая добычу за шиворот в более пристойное положение. — Королеве же просто передай мои поздравления.

Руки разжимаются, и пошатнувшийся Вьюнок встает на ноги. Жаль отпускать такое горячее, дрожащее, испуганное... В покорности есть своя прелесть, если не заигрываться… Наверное, что-то такое мелькает у меня на лице, потому что он облизывает губы и делает шаг назад, едва не спотыкаясь о собственный меч, суетливо подхватывает его. Где-то совсем рядом снова недовольно ухает ночной сторож лугов — сыч.

— Могу ли я идти, господин мой Боярышник?

— Честью и удовольствием была для меня эта встреча, — церемонно отзываюсь я, незаметно убирая нож в рукав. — Да будет легким и успешным путь ваш, господин мой Вьюнок. Не забудьте передать…

— Поздравления? О, Керен, разве ты не хочешь сделать это сам? — звучит совсем рядом звонко и насмешливо.

Проклятье. Меня переиграли… как я — вьюночка. Отвели глаза лунным блеском, гламором высоких сидхе и моей собственной самоуверенностью. Но как же хороша! Мальчишка отпрыгивает назад, а потом еще на два шага, едва не упираясь спиной в конский бок, до того скрытый в тенях. Всадница задорно улыбается, трое спутников — ледяные изваяния в темных плащах королевской стражи. Тот, что по левую руку... Эти серебристо-зеленые глаза, холодно сияющие на смуглом лице из-под капюшона, ни с чем не перепутаешь. Какая встреча! А я с одним паршивым ножом.

— Светлая королева…

Связанные в хвост волосы метут по листьям мандрагоры у самой земли. Неторопливо выпрямляюсь. Малый поклон двоим вправо, левому — кивок и улыбка. Можете не отвечать, благородные господа, я и не ждал от вас учтивости. Ну, здравствуй, моя Вереск.

— Ночь озарена вашим блеском, госпожа моя, и луна плачет от зависти…

Трое, не считая Вереск. Но я не настолько глуп, чтобы ее не считать, если дело дойдет до драки. Да еще мальчишка… Впрочем, мне и этих троих за глаза хватит. Вьюнок у королевского стремени ухмыляется нагло, вызывающе. Рановато я его отпустил. Надо будет при случае продолжить обучение.

— Что за церемонии между старыми друзьями, Керен? — укоризненно говорит Вереск. — И зачем ты пугаешь моего посланника? Я пришла с миром…

Как трогательно, не расплакаться бы… У двоих справа — ладони на рукоятях мечей. Они так хорошо меня знают — или так плохо? А Вереск словно только с бала: воздушное светло-лиловое платье пеной кружев закрывает конскую попону. Накидка, обшитая белоснежным мехом, серебро короны в темных кудрях — совсем не та скромная девочка, что я оставил когда-то на пороге кэрна. Приятно посмотреть…

— Видеть вас — великая честь, светлая королева, — соглашаюсь я. — Надеюсь, вы великодушно простите мою дерзость? Не сомневаюсь, у вас были очень веские причины называть мое имя этому… достойному юноше?

Вереск хмурится. Достойный юноша, хоть и не видит этого, заметно тускнеет в улыбке.

— Гвениар…

Голос королевы полон сладкого яда.

— Гвениар, не говорила ли я об осторожности? Разве не велела я тебе быть учтивым в словах и поступках?

Мальчишка оборачивается к ней и съеживается, наткнувшись на строгий взгляд. Велела привести меня, дала мое полное имя… И была рядом, ожидая, пока вьюночек напросится на неприятности. Забавно… Я действительно должен был сломаться, или это очередные тени, призванные скрывать что-то еще? Я улыбаюсь.

— Гвениар, да? Я запомню, господин мой Вьюнок…

Вот теперь его усмешка совсем блекнет. А Вереск переводит взгляд на меня, излучая величие и милость. Луна играет на морозном узоре короны в ее волосах, серебрит кружево перчаток. Мне больше нравилось, как сидхе одевались раньше, когда королева не считала бесчестьем ткать рубашки королю, как любая из своих подданных. Отрава человеческой роскоши, но не человеческого мастерства. Шелк ее платья никогда не касался прялки, кружево не плясало на спицах. Прочная мягкость паутины, упругий шелест трав, отблески росы, краски цветочных лепестков и блеск птичьих перьев — вот нынче ткань для платьев Высокого Двора. И много-много гламора. Неудивительно, что боги оставили народ, лгущий сам себе величайшей ложью — ленью, бахвальством и трусостью.

— Мои извинения, Керен Боярышник. Не сочти оскорблением невольную обиду, причиненную моим пажом.

Ах, так вьюночек — паж. Это означает: не трогай — моё? Или: не трогай без разрешения?

— Что до поздравлений, я предпочла бы услышать их не от изгнанника, а от рыцаря моего двора, — ласково говорит Вереск.

— Не сомневаюсь, у вашего величества множество достойных рыцарей, готовых и на поздравления тоже, — вежливо откликаюсь я.

Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Но я улыбку Вереск вижу, а вот ее свита — нет.

— Светлейшая госпожа, — негромко отзывается тот, что справа. — Кажется, кому-то здесь неплохо бы напомнить о манерах.

Будь я чистокровным — различил бы узор на его плаще. Но, кажется, это не дубовые листья. Значит, не королевский клан, простой придворный.

Вместо ответа Вереск чуть-чуть наклоняется ко мне с седла.

— Я же извинилась. Так и будешь злиться, Керен?

Злиться на тебя невозможно, моя прелесть. Таких, как ты, нужно только убивать. Быстро, осторожно и, желательно, издали. Впрочем, таких, как я — тем более.